Дорожные заметки

Едем на юг на отдых. На очередной 10-минутной станции народ из душного вагона высыпался на перрон. Все подступы к вагонам оккупированы смуглыми женщинами и подростками, предлагающими на продажу местные дыни. Встав с дочкой в сторонке, прислонившись к ограде перрона, всматриваюсь в усталые лица эти женщин: немного грубоватые черты, смуглый цвет кожи, пронзительный взгляд черных глаз, жесткие иссиня-черные волосы заколоты в пучки, простые платья, передники. Вижу и русских женщин с тем же нехитрым набором для путешественников: вареная картошка, малосольные огурчики, стаканчики с местными ягодами, абрикосы, яблоки, и те же самые дыни. Народ настойчиво предлагает свой товар. пакет из нескольких дынь всего-навсего 100 рублей.

Рядом со мной высокий, статный местный мужчина, опрятно одетый, в интеллигентных очках, с правильными чертами лица, тронутым загаром. Он тоже держит в руках пакет, заполненный дынями. Не суетится, не бегает по перрону в поисках потенциальных покупателей. Просто, терепливо стоит о своим товаром, облокотившись об ограду.

Завязывается разговор. Спрашиваю:

- Что это за нация?

Мужчина наклонившись ко мне тихо говорит:

- Курды.

- Откуда они здесь появились? Беженцы? Кода появились? Много их?, - сыпятся мои вопросы.

- Да. Из Армении. Когда там конфликт был, сюда многие приехали.

- Бойкие они, смотрю.

- Ну да, Видите? Весь перрон захватили. Мест никому не оставили, - добродушно отвечает мой собеседник.

-Мирно уживаетесь?

-Да-а, нормально.

- Их дети учатся  школе с вашими?

- Кто-то учится, кто-то дома.

Я продолжаю наблюдать за женщинами, торгующими на перроне, за этой людской массой, и меня внезапно вновь охватывает знакомое неприятное чувство, похожее на то, что я часто испытываю при поездках, наблюдая из окна поезда за проходящими за окном неухоженными поселками и необустроенными маленькими провинциальным городами, когда представляю людей, проживающих в этих серых, убогих домах. Это что-то среднее между жалостью, брезгливостью и состраданием. 

Как бы прочитав мои мысли, дочь произносит:

- Какой смысл плодиться и рожать детей, если не знаешь, как их прокормить?

Я не хочу с этим соглашаться и начинаю вслух рассуждать о том, что если уж кому-то суждено было появиться на свет, то, значит, это случилось по определенному мудрому замыслу, что, скорее, человек должен использовать возможность этой жизни для того, чтобы справиться с какими-то стоящими перед ним задачами, выполнить свое какое-то предназначение. Уже по факту своего рождения в определенном месте и в определенное время, людям, значит, следует пройти через те испытания, которые им уготованы в этой жизни, чтобы выполнить свое предназначение, которое другим неведомо... бла-бла-бла

Дочери этот разговор неприятен, она заходит в вагон.

А я продолжаю наблюдать за народом, продающим свой товар. Вижу, как к молодому худому курдскому парню подошел взрослый мужчина восточной внешности, но уже не такой смуглый, как торговцы дынями, привычным движением взял у него какую-то купюру и пошел по перрону дальше. Остановился у следующего вагона, там тоже какие-то манипуляции с деньгами и последовал дальше уверенной походкой хозяина.

Я смотрю на трех женщин, подошедших к нашему вагону. Они о чем-то переговариваются между собой на своем языке, вглядываются в лица покупателей, пытаясь обнаружить интерес к своему товару. Торговля идет вяло, желающих что-то купить мало. Народ, разморенный от жары, одуревший от долгого пути, просто хочет подышать воздухом. Но находятся и желающие что-то купить. Рядом с нами остановились полноватая русская женщина с молодым парнем. По сходству черт лица ясно, что это мать и сын. Рядом с ними - облокотившийся об ограду перрона стоит курд средних лет в льняной кепке на голове. Наблюдает за происходящем, переговариваясь с женщиной и парнем на русском языке. О чем они говорят, не слышно. Только, когда парень закурил, обдав нас никотиновым дымом, было слышно как курд сказал:

- Андрей, бросай курить. сколько раз я тебе говорил.

Женщина чуть виновато улыбается в ответ. Парень, отвернувшись, курит.

Нельзя не заметить, что приезжим в большей степени, чем местным, свойственна какая-то выживаемость, способность приспособиться к обстоятельствам. Они, словно, появились вдруг здесь для того, чтобы местные не расслаблялись, вынужденно попав в конкурентные условия борьбы места под солнцем.

Нас просят зайти в вагон. Я захожу, сажусь на свое место. Но перед глазами стоит лицо женщины, приблизительно моего возраста, которая до последнего момента не отходила от двери вагона, держа в руке свой пакет с дынями и негромко повторяла: "Сто рублей всего, всего сто рублей". Я выхожу на площадку тамбура, чтобы посмотреть, стоит ли она все еще. Проводники нашего вагона уже опустили фартук откидной лестницы. Стоя на нем в проеме открытой двери они о чем-то перешучиваются с женщинами на перроне. А моя женщина все также молча стоит внизу перед дверью вагона со своим пакетом дынь в руке. У нее приятные черты лица, волосы с рыжеватым оттенком. На какую-то долю секунды наши взгляды встречаются, но нас вновь заслоняют друг от друга, стоящие на площадке вагона проводники. Постояв еще 2-3 секунды, я вдруг срываюсь с места, быстро бегу в свой отсек плацкарта, достаю из сумки сто рублей и возвращаюсь к двери вагона. Отдаю ей деньги, забираю дыни. Выглянув из двери вагона вижу, как она подбегает к своим подругам-товаркам, что-то говорит, опять какие-то обменные манипуляции с купюрами. Может, возвращает долги, может дат сдачу. Какой-то круговорот денег в природе.

По дороге от железнодорожных путей и станции в сторону поселка идут трое мужчин восточной внешности. Двое средних лет и один постарше. Наверное, тот, который от вагона к вагону собирал купюры, тоже среди них. Что они здесь делали? Почему пришли к моменту стоянки поезда, а теперь возвращаются куда-то? Они всегда там, где есть денежные потоки. Это выживаемость. Какие-то ручейки этих денежных потоков проходят и через эту станцию. И моя мятая сторублевка теперь попала в этот денежные потоки.

Наш поезд набирает ход, проезжает через переезд. От переезда выстроена целая вереница машин, растянутая на километр. Видимо, переезд был закрыт долгое время, раз успела выстроиться такая очередь. Стальные бока и крыши разноцветных мерседесов, фордов, ниссанов, и других импортных марок и наших жигулей, газелей и прочих, поблескивают на солнце. Поезд едет мимо этой вереницы, чуть удаляясь под углом и между поездом и машинами все больше и больше мелькают низкие деревья. Когда наш проезд проедет, все эти машины смогут проехать по переезду и продолжить свой путь. Может, в одной из тех машин едет кто-то, имеющий отношение к этим женщинам и мужчинам. Может с кем-то пересекутся эти денежные потоки и моя, оставленная на этой станции сторублевка продолжит свой ход в них.

И вдруг я замечаю, какой красоты раскинулось небо над всем этим, с облаками причудливой формы, пронизанными лучами заходящего солнца. И вижу эту удивительную степь. И понимаю, что люди, которые живут среди такой красоты, не нуждаются в моей жалости.

14 августа 2014 г.